"В Костромской области есть выражение "берестяная рожа", которая означает наглый человек, — рассказывает руководитель филологической экспедиции Елена Березович. — Есть еще выражение "берестяные глаза", которое тоже обозначает наглого человека. Мы понимаем, что в основе тут старая ритуальная практика, которую уже не используют, — носить берестяную маску на Рождество. Эти маски использовали ряженые, когда они бегали из дома в дом, колядовали и безобразили".
Филологическая экспедиция Уральского федерального университета, поддержанная грантом Российского научного фонда "Контактные и генетические связи севернорусской лексики и ономастики", завершила свой 59-й полевой сезон. В этом году отряд выезжал в три района Костромской области и собирал там диалекты. Группа называется топонимической, но сейчас ученые расширили спектр поиска — находят и возвращают людям уникальные слова и забытые обряды.
"В русской традиции каждая лужа, каждая яма, каждый холмик, каждая тропинка имеют свое название, — говорит Березович. — Топонимия — великолепный консерватор языка. Народы могут приходить на территорию, уходить с нее, а топоним остается и, как правило, передается от одного поколения к другому, от одного народа — к другому. В 1990-е годы многие такие экспедиции исчезли. Мы гордимся тем, что ее сохранили, не прервали ни на один год".
Современная глубинка, поясняет Елена Березович, сильно расслоилась, и диалектной лексики становится все меньше. Чем ближе к городу, даже самому маленькому, тем быстрее вымирает диалект. Окружение жителей глубинки для них — важнейший способ самоидентификации: это традиционный быт, привязка к тому, что есть на родной земле.
Этимология позволяет понять происхождение слова, а значит, и определить народы, которые обитали на территории, понять их быт. В прошлом году филологи записали слово "калахтальник", которое обозначает "неудачный хлеб". По звучанию слово не является славянским, а на соседней территории исследователи нашли слово финно-угорского происхождения "калахта" — сушеная рыба, которая играла важную роль в рационе финно-угорских народов. По всей видимости, этот испорченный хлеб изначально был пирогом из сушеной рыбы.
Но определить, откуда пошло слово, удается не всегда. "Эти слова называются темными — это означает, что мы не понимаем, почему и как они появились. Затемнение внутренней формы может пройти по разным причинам: например, корни не функционируют в литературном языке или произошли фонетические изменения", — говорит участница экспедиции Яна Малькова.
В этом году отряд зафиксировал слово "расстригиш". Если девушка или парень уводит из пары одного из партнеров, то тот человек, которого бросили, — он расстригиш.
"В данном случае не совсем понятно происхождение: вероятнее всего, здесь корень из слова "стричь". Этих людей буквально расстригли, то есть разлучили. С другой стороны, возможно, что семантика слова "расстригиш" связана со словом "расстрига", — рассказывает Яна. — Или, например, слово "дроздок", которое мы зафиксировали в двух значениях. Первое — гнездо лука. А второе — в составе устойчивого сочетания "встал как дроздок", то есть встал как вкопанный. В данном случае опять встает вопрос как о происхождении самого слова, так и о формировании устойчивого сочетания. Или взять другое слово — "отябель" — упрямый человек. Его происхождение также еще предстоит выяснять".
Фото: сотрудница топонимической экспедиции Валерия Кучко и жительница Шарьинского района Костромской области Манефа Соколова. Источник: личный архив Яны Мальковой
Интересно смотреть, как одно и то же слово ведет себя у разных информантов, рассказывают филологи. Информанты — это люди, местные жители, с которыми общаются ученые. Так, слово "изнедобить" в значении "испортить" при уточнении у одного из информантов превратилось в "изнадобить", то есть утомить кого-либо. "Еще было слово "искирек" в значении небольшой кусок. Допустим: "стакан упал, остались одни искирьки". Мы не можем четко представить происхождение таких слов, можем сделать это только примерно", — говорит участница экспедиции Мария Леонтьева.
В этом году отряд также нашел новое слово "чахна" — зарастающий пруд. Большую баранку в районах области называют по-разному: на западе скажут "шишуля", а на востоке — "кулейка". "Было довольно любопытное определение: "жить как в казаре", то есть жить в очень шумном, оживленном месте. Другое интересное выражение, к объяснению которого мы не знаем, как подступиться, — "нет ни щугла" — никого нет. По нему было даже целое заседание проблемной группы, которая работает при кафедре", — рассказывает Елена Березович.
А еще ученые занялись изучением игры, которая называется "козья-мозья". При дублировании обнаружились названия "козло-мозло", "коза-моза", "кузло-музло", "кузя-музя". Сама игра заключается в следующем: в центре стоит человек, вокруг него стоят люди, каждый для себя выкапывает ямку и встает в нее. У ведущего в руках мяч, у остальных — палки. Водящий должен бросить мяч в участника, который может отбить его палкой. Если тот его не отбивает — меняется местом с ведущим. "Собственно, слово "мазло" связано с глаголом "мазать". Лунка называется "мазло", потому что в нее попадают, ее мажут, этого человека мажут — ударяют", — поясняет Яна.
В круг интересов собирателей попадают старинные обряды и верования. "В этом году собрали очень древний обряд, который проводился на праздник "Семик" перед Троицей. Взрослые женщины в этот день ходили в платках в лес с яичницей, которую там ели и целовались через березовые ветви. Таким образом они "кумились", это древний обряд кумовства. Маленьким девочкам делали такие же садики из березок у дома. Сейчас такие фиксации представляются очень ценными", — рассказывает Яна.
По словам филологов, тема магии и колдовства непрерывно проходит через все экспедиции. В этом году собрали топонимическое предание про Петино поле. Информанты рассказывали: "В поле колдун жил, Петя звали, в трех соснах там заблудишься".
Фото: информанты Михаил и Анна Мишенёвы. Источник: личный архив Яны Мальковой
"В этом году некоторые информанты рассказали нам про слово "крылица" — это кукла, которой поклонялись старообрядцы. Объяснить это мы пока не смогли, — уточняет Мария. — Смерть колдуна — это всегда отдельная тема. В понимании информантов, колдун не может умереть своей смертью, и у него имеется особая связь со своим жилищем, со своим домом. Колдун не может умереть, если в его доме не перерубить слегу на чердаке".
Часто магической силой наделяли старообрядцев. Одна информантка рассказала собирателям, что, когда она была маленькая — сильно заболела, была между жизнью и смертью. В дом пришел старообрядец со странным прозвищем — то ли Кобзарь, то ли Скобарь. Он над ней пошептал, провел какой-то обряд, и она выздоровела.
Несмотря на то что большая часть диалектных слов умирает вместе с их носителями, некоторые продолжают жить, переходя в речь участников экспедиции.
"Каждую экспедицию получается так, что мы привозим новые слова, которые остаются в нашем лексиконе. Особенно интересны в этом плане слова, которые имеют то значение, которого нет в современном языке. Например, у нас нет слова для полноценного обозначения выискивания чего-нибудь на обеденном столе повкуснее, получше. В моей первой экспедиции в Вологодской области зафиксировали слова "шварить" и "швашничать". "Что ты швашничаешь? Бери, что дают". Я стала их использовать, — рассказывает Мария Леонтьева. — В прошлой экспедиции в нашем отряде все заразились словом "хоросьво" — красота, великолепие. "Какое у тебя в огороде хоросьво". Такое загадочное слово, мы его стали активно употреблять. В этой экспедиции мне понравилось слово "пообуркаться", которое употребляется в значении "обвыкнуться".
До деревень филологи добираются на рейсовых автобусах, но если дорога занимает меньше 15 км, то идут пешком. "Раньше нас пускали легко. С каждым годом становится все сложнее попадать в дома, потому что стало очень много мошенничества. В этом году мы в основном работали через отделы культуры", — говорит Яна. "Мы не можем прийти к информанту и сказать: "Здравствуйте, дедушка, расскажите нам вашу топонимию". Информант — человек, не имеющий, как правило, не то что высшего, но и среднего образования. У нас есть люди, у которых всего один класс образования. При этом мы должны понимать обстановку, в которой находился человек. Если ты скажешь: "Дедушка, а какие конфеты вы в детстве любили?", то он может не иметь с тобой дальше желания разговаривать, потому что нужно понимать, что этот дедушка — ребенок войны, никаких конфет у него не было, и в лучшем случае он жевал сосновую почку или березовую кору", — добавляет руководитель экспедиции.
Яна отмечает, что нередко собиратели слов и информанты привязываются друг к другу. Бывает, ученые помогают чистить лук, прибираться по дому, в огороде. В этом году один из участников экспедиции помогал копать картошку.
Фото: жилой дом в селе Сидоровское Красносельского района Костромской области. Источник: личный архив Яны Мальковой
Большая часть информантов живет в домах традиционной постройки — с сенями и помещением для скота, со старыми резными окнами, рассказывает Мария Леонтьева. Люди чаще всего верующие, держат дома православный церковный календарь. "Когда входишь в дом, ты видишь красный угол, в котором, как правило, развешены иконы очень старые. Если за стариками ухаживает кто-то из детей или внуков, то в доме обязательно есть современные предметы быта. А если информант одинокий, то таких предметов там нет… Ну и конечно, его жилище представляет собой достаточно печальное зрелище, когда видно, что за пожилым человеком никто не ухаживает", — добавляет девушка.
В день филологи посещают от одного до четырех информантов. С некоторыми из них завязывается дружба на долгие годы. "В Архангельской области был совершенно замечательный лесник Сергей Иванович Димов. Первый раз мы у него были в 1985 году. Он много рассказывал, как ходит на охоту, из чего состоит ловушка на белку, на зайца... Но связь с ним потом прервалась. Когда мы уже в 2008 году снова поехали в этот район, из страха увидеть, что этих людей нет, я попросила поехать туда нашу сотрудницу. Там практически нет связи, но она как-то до меня дозвонилась: "Вот, Сергей Иванович про вас спрашивал". 23 года прошло. Я, конечно, сошла с ума от радости, нашла какой-то транспорт, покатила в эту деревню. Приехала и увидела Сергея Ивановича, которому уже под 90. И самое потрясающее, что он меня узнал. Он не помнил уже моего имени, но сказал: "А куртка-то у тебя была такая же, но зеленая". Я была совершенно потрясена, потому что это действительно была та самая куртка, которая за 23 года выцвела", — рассказывает Елена Березович.
"У меня в этом году была очень хорошая информантка Валентина Ивановна Прокофьева из поселка Рудино, ей за 80, — рассказывает Яна. — Я у нее была дважды. Это очень вдумчивый и тонкий человек, который понимает специфику говора, понимает то, о чем она говорит, о чем ее спрашивают. Она одна из немногих, кто активно использует диалект в речи. Более того, она замечательно знает фольклор, мне ее представляли как хорошую частушечницу, она мне пела и частушки, и песни. Мы ездили также к Ольге Сергеевне Старостиной в деревню Григорцево. Это уникальная женщина, которая знает очень старые диалектные слова, которые не может вспомнить никто, но она их помнит. Когда Ольге Сергеевне задаешь вопрос, она сразу отвечает как принято в науке — говорит слово, потом толкование и сразу контекст. Это удивительное лингвистическое чутье".
